Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий

заливало потоками воды. Впереди смутно просматривалось багровое зарево мчащихся из Филадельфии машин.

Связник, сутулый блондин с крупным хрящеватым носом, сидел сзади, слушал инструкцию. Иван Григорьевич видел его впервые, как и он Ивана Григорьевича. Он предупреждал связника, что если тот срочно не поменяет явочную квартиру, на него не сегодня завтра выйдет ФБР.

— А где мой шеф? — спросил связник. — Он вернулся в Россию?

— Он схвачен.

В это мгновение сверкнула молния, и через зеркало заднего вида Иван Григорьевич успел заметить торжествующую улыбку на лице связника.

— Где следующая встреча?

— Кафе «Ковбой», против памятника Линкольну, — ответил Иван Григорьеьич. — Самый дальний столик в углу. Туда придет один русский. Он сделает вид, что пишет какую-то книгу. Если на столике будет зеленый очечник, вы подойдете и спросите: «Вам случайно не требуется редактор?» Русский снимет очки и внимательно на вас посмотрит. Тогда вы молча берете очечник и уходите. В очечнике будет шифровка. Я вас подберу на этом же участке магистрали, в такое же время ровно через сутки.

— А встреча в кафе?

— Завтра, в первой половине дня.

— Тогда вы меня подберите послезавтра.

— Послезавтра этот русский возвращается в Россию.

В кафе «Ковбой» кельнером работал свой человек. Как-то он рассказал Ивану Григорьевичу, что уже продолжительное время в первой половине дня, когда мало посетителей, приходит один русский диссидент. Он облюбовал себе столик в самом дальнем углу и пишет, как похвалился кельнеру, мемуары.

Высадив связника, Иван Григорьевич поспешил в кафе «Ковбой», поручил кельнеру взять под наблюдение мемуариста. На следующий день, в двенадцатом часу, к диссиденту подошли трое. Очечника на столике, естественно, не было. Диссидента обыскали, увели с собой.

Месяц спустя труп сутулого блондина с крупным хрящеватым носом полиция нашла в канализационном колодце…

Там проверять людей было и сложней и проще. Провокатора случайно выдала освещенная молнией торжествующая улыбка. Но проверять дома своих сотрудников… Душа протестовала. И все же кто-то из них сделал подлость.

Глава 44

Разгадка пришла с неожиданной стороны. Даже он, Иван Григорьевич, опытный разведчик, был изумлен и… озабочен.

Не вышел на работу Женя Забудский. И дома не ночевал. Надежда Петровна, встревоженная исчезновением сына, ничего вразумительного сказать не могла.

— Я посчитала, он у своей девочки, — объясняла она. — Обычно перед свиданием он брился, выглаживал брюки, а тут… вроде направлялся в сарай что-то мастерить. Был в фуфайке, в потрепанных джинсах. Я заглянула в сарай — никого, на дверях — замок…

Кое-что прояснил Вася.

— В горбольнице, — сказал он, — к нему подошел какой-то тип. Напомнил о каких-то баксах. Щерился, показывал золотую фиксу. Женю как подменили. Всю обратную дорогу он молчал. Я пытался с ним заговорить, мол, что это за тип, откуда он взялся? Но Женя был нем как рыба… Этого, с фиксой, я где-то видел. Кажется, на рынке. Oн у меня покупал патроны.

— А ты мог бы его опознать?

— Почему бы и нет?

— Тогда потолкайся на рынке. Все равно без экспедитора тебе делать нечего.

В первый день Вася обошел все торговые ряды, типа с золотой фиксой не встретил. Не встретил и во второй. А в третий, в субботу, когда рынок пестрел забугорными шмотками, увидел этого типа, правда, издали. Он садился в «вольво»… Вити Кувалды.

Этого Ивану Григорьевичу было достаточно. Вечером того же дня он нанес визит мэру, с ним не встречался больше месяца. За это время, как показалось Ивану Григорьевичу, друг юности еще больше раздался вширь.

— Добреешь…

— Добреют, Ваня, депутаты перед выборами, — уточнил он. — А мы, реальная власть, имеем право только тучнеть, и то, как зубоскалят наши недруги, тучнеть от воровства и перепою, а чаще — в комплексе.

— А ты? Как ты тучнеешь?

— Я, Ваня, от перепою, — хохотнул Славко Тарасович и, довольный, что друг юности понимает юмор, добавил: — В Прикордонном я один не ворую. Как в России не ворует один президент. Это по его словам. А я не ворую, Ваня, по совету своего бати. Он сказал: будешь воровать — придут на твое место люди честные — и тебя расстреляют. И не посмотрят, что к твоему появлению на свет имел отношение твердокаменный чекист… Кстати, недавно видел батю. Привозил ему лекарства от астмы. Тебе он передает привет и жаждет скорой встречи.

— За привет спасибо, — поблагодарил Иван Григорьевич. — А что касается скорой встречи, боюсь, не получится. Замотался.

— И все же поспеши, Ваня. В этом мире никто не вечен. Даже чекисты.

Славко Тарасович был в прекрасном расположении духа. Судя по его пунцовым щекам, он уже изрядно оконьячился и готов был философствовать на любую тему.

— Я к тебе по делу.

— Вижу. Но имей в виду, резервной валютой не располагаю. Бюджетная, конечно, есть, но она, говорю по секрету, крутится-вертится в коммерческом банке. Да ты, как мне доложили, в валюте уже не очень и нуждаешься. От налогов освобожден, как бравый афганец. Так что твори, выдумывай, пробуй. В коммерции, разумеется. Тут ты должен мэру сказать спасибо…

— Спасибо.

— Но, — продолжал Славко Тарасович, — я тебя освободил от налогов не за хорошие глазки. За особые заслуги. Ты столько заразы не пропустил на прилавок! Особенно эти, как их, ножки Буша. Эти говнюки янки, знаешь у меня где? — Мэр похлопал себя по мясистому заду. — Они как геморрой. Лезут, чтоб сделать нам больнее. И ты мне тут, Ваня, не просто друг, ты — союзник. Во! — Славко Тарасович поднял большой палец… — Так какое у тебя дело?

— Хочу видеть Кувалду.

— Опять что-то натворил?

— Не он. По всей вероятности, его знакомый. Этого знакомого видели в его компании… Короче, у меня пропал экспедитор, сын моих друзей и моих сотрудников.

— Когда пропал?

— Три дня назад.

— И ты молчишь! А десять дней назад, что там у тебя случилось?

— Ничего особенного.

— Не темни. Разбили микроскоп?

— Уже доложили?

— Сразу же.

Иван Григорьевич покачал головой.

— Ну, Славко! Ты, как и твой родитель, без информаторов не можешь.

Славко Тарасович, ничуть не обидевшись, резонно заметил:

— Мне ли тебя просвещать? Пока будет государственная машина, будут и стукачи. При любом строе. Да, мы их называем информаторами, а народ — стукачами. Потому что все они, как пелось когда-то, вышли из народа… И я замечаю, Ваня, что мышление у тебя не начальственное. Так что подавайся в народные депутаты. Там тебя оценят по достоинству.

Славко Тарасович опять хохотнул. На его ехидный хохоток Иван Григорьевич охотно отозвался:

— Вот видишь, даже ты не веришь, что из меня получится глашатай народа. После шестидесяти умные люди в политику не рвутся, предпочитают заниматься